Записки Дзирта ДоУрден

 

Вступление

Ни одна звезда не озаряет эту страну своим поэтическим, чудным

светом, солнце не посылает сюда свои теплые, живительные лучи. Это -

Подземье, таинственный мир под суетной поверхностью Забытых

Королевств, небом которому служит потолок из бесчувственного камня,

стены же являют серый покой смерти в свете факелов глупых обитателей

поверхности, забредающих порой сюда. Это не их мир, не мир света.

Многие из тех, кто приходит без приглашения, не возвращаются

обратно. Те же, кому удается сбежать под защиту своих домов на

поверхности, становятся другими. Их глаза видели тени и тьму -

неизбежный рок Подземья. Темные коридоры рассекают черное царство в

разных направлениях, соединяя между собой большие и малые пещеры с

низкими и высокими потолками. Груды камней, острых, как зубы

дракона, свисают в немой угрозе и поднимаются, преграждая дорогу

незваным гостям. Здесь царит тишина, глубокая и зловещая, словно

хищник, притаившийся перед прыжком. Очень часто единственным звуком,

напоминающим тем, кто попал в Подземье, что они еще не потеряли

способности слышать, становится отдаленный, повторяющийся эхом,

похожий на биение звериного сердца, звон падающих капель воды,

стекающей с молчаливых камней в глубокие пруды Подземья, наполненные

ледяной водой. Можно только догадываться, что лежит под неподвижной

ониксовой поверхностью этих прудов. Какие тайны ожидают храбрецов,

какие ужасы подстерегают глупцов, может подсказать только

воображение - пока что-нибудь не нарушит эту неподвижность. Это -

Подземье.

 

Положение в обществе

Положение в обществео всем мире дроу нет более важных слов. Это

зов их - нашей - религии, непрестанное перебирание жаждущих

сердечных струн. Амбиции преобладают над здравым смыслом,

сострадание отметается, и все это - во имя Ллос, Паучьей Королевы.

Приход к власти в обществе дроу - это просто процесс предательского

убийства. Паучья Королева - божество хаоса. Она и ее жрицы, истинные

правительницы мира темных эльфов, смотрят сквозь пальцы на

честолюбцев, действующих отравленными кинжалами. Конечно, существуют

определенные правила поведения; каждое общество кичится ими.

Убийство, совершенное у всех на глазах, или же брошенный при

свидетелях вызов немедленно влекут за собой кару закона, а

наказания, назначаемые во имя правосудия у дроу, беспощадны. Но

вонзить кинжал в спину соперника в неразберихе битвы или в тихой

тенистой аллее - это приемлемо и даже поощряется. Расследование не

относится к сильным сторонам правосудия дроу. Преступника даже не

ищут. Положение в обществе - это рычаг управления в руках Ллос,

предмет желаний, который она жалует, чтобы еще более увеличить хаос,

чтобы держать своих детей - дроу в пределах очередного

самозаточения. Дети? Скорее пешки, куклы, танцующие для Паучьей

Королевы, марионетки на невидимых, но крепких нитях ее паутины. Все

карабкаются вверх по лестницам Паучьей Королевы; все стремятся

доставить ей удовольствие - и рано или поздно становятся жертвами

других охотников за благосклонностью Ллос. Положение в обществе -

это парадокс мира моего народа, ограничение наших возможностей

жаждой власти. Оно достигается предательством и толкает к

предательству тех, кто достиг его. Наиболее влиятельные эльфы в

Мензоберранзане проводят свои дни, постоянно оглядываясь, чтобы

чей-нибудь кинжал не вонзился им в спину. Но обычно смерть является

им спереди.

 

Оружейник

Пустые часы, пустые дни. Во мне сохранилось мало воспоминаний о

первом периоде моей жизни, о тех первых шестнадцати годах, когда я

трудился в качестве слуги. Минуты сливались в часы, часы - в дни и

так далее, пока все не начиналось казаться одним длинным и

бессодержательным мигом. Несколько раз мне удавалось тайком

пробраться на балкон Дома ДоУрден и полюбоваться магическими огнями

Мензоберранзана. После таких тайных походов я долго находился под

впечатлением сначала становившегося все ярче, потом рассеивающегося

тепла-света Нарбондель, башни-часов. Сейчас, оглядываясь назад, на

долгие часы наблюдений за тем, как сияние магического огня медленно

прокладывает себе путь сначала наверх, потом вниз, я поражаюсь

пустоте моего детства. Я ясно помню, как трепетал от возбуждения

каждый раз, когда выходил из дома и, заняв удобное положение,

наблюдал за башней. Это было такое простое дело и, тем не менее,

такое восхитительное по сравнению с прочим моим существованием!

Каждый раз, когда я слышу щелканье хлыста, другое мое детское

воспоминание (в действительности скорее ощущение, чем память), у

меня по спине пробегают мурашки. Ошеломляющий удар и следующее за

ним онемение от этого змееголового инструмента - такое не скоро

забывается. Хлыст рассекает твою кожу, распространяя по телу волны

магической энергии, которые заставляют твои мускулы рваться и

растягиваться за пределы возможного. И все же мне повезло больше

других. Моя сестра Вирна должна была скоро стать верховной жрицей,

когда ей поручили меня воспитывать; это был период жизни, когда ее

энергия значительно превосходила энергию, необходимую для выполнения

этой задачи. Наверное, в те первые десять лет, проведенные под ее

присмотром, случилось много больше событий, чем я могу вспомнить.

Вирна никогда не выказывала чрезмерную злобу, как наша мать, а

особенно как наша старшая сестра Бриза. Вероятно, были и хорошие

времена в уединении домашнего собора; вполне возможно, что Вирна

позволяла себе проявить больше доброты к своему маленькому брату. А

может быть, и нет. Хотя я считаю Вирну самой доброй из моих сестер,

ее слова сочились ядом богини Ллос ничуть не меньше, чем у любой

другой священнослужительницы Мензоберранзана. Кажется странным, что

она жертвовала своей мечтой стать верховной жрицей ради обычного

ребенка, тем более мальчика. Были ли действительно радостные моменты

в те годы, которые затмила жестокая злоба Мензоберранзана, или

ранний период моей жизни был более мучительным, чем последующие

годы, - столь мучительным, что мой мозг блокирует память, - я не

знаю. Сколько бы я ни старался, я не могу вспомнить. Я лучше помню

следующие шесть лет, и самое яркое воспоминание этих дней - дней,

проведенных на службе при дворе Матери Мэлис, - это, помимо тайных

прогулок вне дома, вид моих собственных ног. Младшему принцу

запрещается поднимать взор.

 

Академия

Это рассадник лжи, объединяющий общество дроу; это подлинный питомник

фальши, повторяемой столь часто, что она кажется истиной вопреки

любым доказательствам обратного. Уроки веры и справедливости,

преподаваемые здесь молодым дроу, настолько ясно опровергаются

повседневной жизнью развращенного Мензоберранзана, что трудно

понять, как можно им верить. Тем не менее им верят. Даже теперь, по

прошествии десятилетий, самая мысль об этом месте пугает меня,

причем страшна не физическая боль, не постоянное ощущение грозящей

опасности, - за эти годы я прошел много не менее опасных дорог.

Академия Мензоберранзана внушает страх, когда подумаешь о тех, кому

удалось выжить, о выпускниках, которые живут - и наслаждаются жизнью

- в атмосфере вредных измышлений, формирующих их мировоззрение. Они

живут с твердым убеждением, что все дозволено, если ты умеешь выйти

сухим из воды, что главная цель существования - самоутверждение, что

власть дается только той или тому, кто достаточно силен и достаточно

хитер, чтобы выхватить ее из слабеющих рук недостойных ее. В

Мензоберранзане нет места состраданию, а между тем именно

сострадание, а не страх вносит согласие в жизнь большинства рас.

Именно согласие, направленное на достижение общих целей, есть первое

условие величия. Ложь порождает в дроу страх и неверие, доказывает

несостоятельность дружбы с помощью острия меча, благословленного

Ллос. Ненависть и безмерные амбиции, поощряемые этими аморальными

принципами, стали участью моего народа и его слабостью, ошибочно

принимаемой им за силу. А результат - парализующее, параноидальное

существование, которое дроу называют состоянием постоянной

готовности. Не знаю, как мне удалось выжить в Академии, как удалось

достаточно быстро понять лживость этих принципов, чтобы действовать

вопреки им и тем самым еще больше укреплять веру в то, что я всегда

ценил превыше всего. Думаю, это заслуга моего учителя Закнафейна.

Благодаря многолетнему жизненному опыту Зака, наполнившему его

горечью и столько ему стоившего, я и сам научился слышать крики:

крики протеста против убийственного предательства и крики ярости,

испускаемые предводителями общества дроу, верховными жрицами Паучьей

Королевы, - они столь долго эхом отдавались в моем мозгу, что

навсегда остались в моей памяти. И еще - крики умирающих детей.

 

Гвенвивер

Чьи те глаза, которые все видят, Всю боль, что у меня в душе

сокрыта? Чьи те глаза, что видят без изъяна Все происки родни моей

лукавой, Грозящей мне разнузданно и дерзко Стрелой, ударом, острием

меча? Твои... твои глаза, моя пантера. Как быстр твой бег, как

мускулист прыжок твой На мягких лапах с вжатыми когтями - Оружьем,

что они приберегают Для нужд своих, но что не запятналось Ни кровью

пролитой, ни гибельным обманом! Лицом к лицу - ты зеркало мое, В

воде пруда - ты света отраженье. О, если б мог увидеть этот образ На

собственном своем лице я И сохранить твое святое сердце в своей

груди, покуда непорочной! Так береги же честь и гордый ум свой, О

Гвенвивар, могучая пантера, И будь всегда, всегда со мною рядом, Мой

дорогой, бесценный, милый друг!

 

Закнафейн ДоУрден

Наставник, учитель, друг. В слепой ярости, вызванной собственными

разочарованиями, я не раз приходил к выводу, что Закнафейн не

отвечал ни одному из этих определений. Может быть, я ждал от него

большего, чем он мог мне дать? Может быть, я напрасно ожидал

совершенства от этой измученной души? Следовал ли он общепринятым

нормам вопреки собственному опыту, или его опыт отрицал эти нормы? А

ведь я мог бы стать им. Мог бы жить в плену у бессильной ярости,

погребенный под ежедневными приступами злобы, какую таит в себе

Мензоберранзан, и под всепроникающим злом собственного семейства, от

которого не дано избавиться никогда в жизни. Кажется логичным

предположить, что мы учимся на ошибках старших. Я думаю, в этом было

мое спасение. И если бы не пример Закнафейна, я тоже никогда не

нашел бы избавления, по крайней мере при жизни. Лучше ли тот путь,

который избрал я, чем путь, выбранный Закнафейном? Думаю, что лучше,

хотя достаточно часто бывают у меня минуты отчаяния и тоски по тому,

другому пути. Тот путь мог бы быть легче. Однако если идеалист не

может подняться до высоты собственных принципов, то правда

становится ничем перед лицом самообмана и принципы эти

обесцениваются. Поэтому мой путь лучше. Я живу, оплакивая свой народ

и самого себя, но больше всего - того оружейника; теперь, когда он

потерян для меня, кто укажет мне, как - и зачем - применять оружие?

Нет большей боли, чем эта боль; с ней не сравнится ни удар остро

заточенным кинжалом, ни огненное дыхание дракона. Ничто так не

сжигает сердце , как пустота от потери чего-то или кого-то, когда вы

еще не измерили величину этой потери. Часто теперь поднимаю я чашу,

произнося лишенный смысла тост, с извинением, предназначенным для

ушей, которые уже не слышат: За Зака, который вселил в меня

мужество. Дриззт ДоУрден

 

 

 

Сайт создан в системе uCoz